Мне кажется, что в глазах футбольной публики я всегда был человеком, который одержим «Манчестер Юнайтед», и которого в жизни больше ничего не интересовало. Это не так. Когда работа стала меня изнурять, я стал искать новые увеличения и хобби, чтобы отвлечься. Именно поэтому мои книжные полки еле держатся, а подвал набит хорошими винами.
Что люди знают о моей другой жизни? Только то, что я интересуюсь скачками. Именно к этой жизни я вернулся после того, как завершил свою карьеру в «Юнайтед». Именно к этой жизни я приходил после каждого матча. В последние десять лет я стал интересоваться разными вещами, которые, в свою очередь, помогли мне стать более эффективным менеджером. Я работал не менее усердно, но мускулы моего разума были заняты и другими, более разнообразными задачами. Дом был местом, где я мог отдаться своим интересам, от биографий диктаторов до документов об убийстве Джона Кеннеди и моей коллекции вин.
С моей самой юности в роли помощника в лавке в Говане я не менял политических убеждений. С приходом денег и по истечении времени люди могут менять свои убеждения, но ещё в юности меня больше волновали не идеологические взгляды, а принципы, жизненные ценности.
Я не был активным членом Лейбористской партии – я не посещал каждое застолье и не появился на предвыборных кампаниях. Это, впрочем, не мешало мне поддерживать местных членов парламента от лейбористской партии. Кэти всегда говорила, что стоит один раз залезть в политику, и они никогда не оставят тебя в покое. Политики сразу начнут считать, что у тебя всегда будет время на их дебаты. Одно дело верить в Лейбористскую партию и социалистические принципы, и совсем другое – быть активным членом партии. Будучи тренером «Манчестер Юнайтед» у меня не было времени на удовлетворение нужд парламентариев. Я ставил свою галочку в бюллетене и высказывал поддержку, но на этом всё. Вряд ли кто-то видел меня рядом с Дэвидом Кэмероном. Рядом с лейбористом – да. На этом моя политическая активность заканчивалась.
Я всегда был на стороне левых партийцев, и это объясняет, почему я высоко ставлю результат работы Гордона Брауна и Джона Смита. Джон Смит мог бы стать отличным премьер-министром от лейбористов. Мне жаль Нила Киннока (
валлийский политик, бывший вице-председатель Европейской комиссии – прим. переводчика), ему очень не повезло. Я был бы рад такому премьер-министру. Яростный характер. Принципы Брауна были мне ближе, но я понимаю, что популистские меры Блэра были ключом к власти. Он грамотно себя подал. Не стоит забывать и о харизме: он был весьма популярен до тех пор, пока не поддержал вторжение в Ирак.
Благодаря Джиму Роджеру (прекрасному человеку, опытному шотландскому футбольному журналисту и доверенному лицу многих лейбористских премьер-министров) я подружился с Аластером Кэмпбеллом. Как-то он попросил меня дать интервью Аластеру, который на то время работал с Mirror. Мы с ним сразу же поладили, и время от времени я получал от него небольшие письма. Отличный сетевой работник. Позднее он стал пресс-секретарём Тони и его роль в Лейбористской партии позволила нам завязать крепкую дружбу. За неделю до выборов 1997-го я поужинал в отеле «Мидланд» с Аластером, Тони и Чери (
жена Тони Блэра – прим. переводчика). Я сказал Тони: «Если удержишь правительство в одной комнате и запрёшь двери, у тебя не будет проблем. Проблемы возникают из-за того, что правительство работает само по себе, у него есть свои партнёры и контакты в СМИ. Управлять кабинетом будет нелегко».
Тони прислушался ко мне. Власть по натуре очень хрупка. Работа лидера целый страны связана с огромной ответственностью и своего рода одиночеством– всё это мне очень знакомо. Бывало, как после работы я засиживался в офисе, отчаянно надеясь найти компанию. Такая должность окружена вакуумом, который многих отпугивает. Для такой позиции Тони был молод.
В своих мемуарах он написал, что спрашивал моего совета относительно увольнения Гордона Брауна. Браун был следующим претендентом на пост премьер-министра. Я не помню, чтобы Тони спрашивал меня про Гордона. Он спрашивал меня о суперзвёздах и о том, как я с ними справлялся. Я отвечал ему: «Главное удержать контроль в своих руках. Как только они начнут брать власть на себя, нужно от них избавиться». Он упоминал определённые проблемы с Гордоном, но не спрашивал меня, как с ним поступить. Мой совет был общим – я не хотел переходить на личности.
Опыт говорит мне, что всегда нужно выбирать трудный путь. Если кто-то из работников вызывает неприятности, значит что-то не так. Зачем ложиться спать с тревожными мыслями, когда можно решить проблему здесь и сейчас?
Власть помогает, если ею хочется пользоваться. Не думаю, впрочем, что это относится к футболистам, которые, в большинстве своём, представители рабочего класса. Но я целился на контроль. Я мог использовать данную мне власть (и я использовал её), но моя позиция в «Юнайтед» была такова, что всё это казалось чем-то совершенно естественным. Часто большие решения, которые нужно принимать в такой работе, кажутся людям извне демонстрацией власти, когда на самом деле всё дело в удержании контроля.
Если отставить в сторону политику лейбористов и винодельни, меня многим привлекала Америка. Джон Кеннеди, Гражданская Война, Винс Ломбарди (
известный тренер в американском футболе – прим. переводчика) и великие американские матчи были моей отдушиной от постоянного стресса, связанного с работой. Точкой входа в американскую культуру для меня стал Нью-Йорк. Там мы купили квартиру, которой могла пользоваться вся семья, и Манхэттен стал местом, куда можно было совершать небольшие вылазки, когда позволял календарь.
Штаты всегда меня интриговали и вдохновляли. Я питался энергией и просторами Америки, упивался её разнообразием. Впервые в Америке я оказался в 1983, когда «Абердин» взял Кубок обладателей кубков УЕФА. Я отвёз семью во Флориду на небольшой отпуск. Уже к тому времени Америка и её история крепко засели во мне. День, когда я услышал об убийстве Джона Кеннеди в Далласе в 1963-м, оставил огромный след в моей жизни. Со временем во мне развился криминалистический интерес к этому событию: я изучал детали того, как он был убит, кем, и почему.
Я помню, как эти новости потрясли весь мир. Был вечер пятницы, и я брился перед зеркалом. Я собирался отправиться танцевать с друзьями. Отец, который был глуховат, крикнул мне: «Правда, что Джона Кеннеди убили?»
«Отец, ты глухой. Хватит выдумывать», - ответил я ему, не восприняв его слова всерьёз. Через полчаса появились новости о том, что Кеннеди доставили в больницу «Парклэндс».
На танцах играл главный хит «Would You Like to Swing on A Star?’», но атмосфера была приглушённая. Вместо танцев мы отправились наверх, чтобы обсудить убийство.
Я был молод, и Кеннеди меня восхищал. Приятный парень с эдакой искоркой в глазах. Было сложно поверить, что такой свежий и энергичный человек может стать президентом. Хоть он всегда оставался главной фигурой в моём увлечении американской истории, мой интерес к убийству пошёл по неожиданному пути после того, как меня пригласил поужинать в Стоуке Брайан Картмел.
На ужине присутствовали Стэнли Мэттюз, Стэн Мортенсен и Джимми Армфилд. Я тогда не мог понять, почему эти великие игроки хотят ужинать со мной.
Во время ужина Брайан спросил меня: «Какие у тебя хобби?»
«У меня нет времени на хобби», - я ответил. Я был одержим «Юнайтед». «Дома у меня есть стол для снукера, я не прочь поиграть в гольф или посмотреть фильм».
Он доставил визитку. «У моего сына есть фирма в Лондоне, они получают все ранние релизы. Позвони ему, если захочешь что-нибудь посмотреть».
За день до этого я ходил в кино в Уимслоу на фильм «Джон Ф. Кеннеди: Выстрелы в Далласе».
«Тебя интересует эта тема?», - спросил Брайан. К тому моменту я проглотил десяток книг, посвящённых убийству Кеннеди. «Я был в пятнадцатой машине в автомобильном кортеже».
«Как так получилось?», - спросил я, поражённый совершенным сюрреализмом происходящего.
«Я был журналистом Daily Express. Я эмигрировал в Сан-Франциско и работал на Time. Я подался в администрацию Кеннеди в 1958-м». Брайан был на самолёте, когда Джонсон был объявлен президентом.
Непосредственная близость с человеком, который присутствовал в момент убийства, ещё больше увлекла меня. Я стал ходить на аукционы. Парень из Америки, узнавший о моём интересе, прислал мне заключение патологоанатома. На тренировочной базе у меня было несколько фотографий – одну я приобрёл на аукционе, другую мне подарили. Я также приобрёл доклад Комиссии Уоррена (
комиссия по составлению отчета об убийстве Дж. Ф. Кеннеди – прим. переводчика), подписанный Джеральдом Фордом. Он обошёлся мне в 3 тыс. долларов.
В 1991 в честь годовщины свадьбы мы с Кэти съездили на небольшой тур по Штатам. Мы побывали в Чикаго, Сан-Франциско, Гавайях, Лас-Вегасе. Также мы заехали к друзьям в Техас, а в конце путешествия – в Нью-Йорк. Моя книжная коллекция всё росла. Лучшей биографией Джона Кеннеди я считаю книгу «Неоконченная жизнь, Джон Ф. Кеннеди 1917-1963» Роберта Даллека. Выдающаяся книга. У Даллека был доступ к медицинским записям Кеннеди, и он рассказывает, каким невероятным человеком был Кеннеди, который только чудом мог ходить, учитывая его хронический гипокортикоидизм и проблемы с печенью.
За три года президентства он прошёл через множество битв, начиная проваленным вторжением в «Залив Свиней», вина за который легла на его, и заканчивая Холодной Войной, Вьетнамом и Кубинским кризисом. Как и сейчас, остро стоял вопрос здравоохранения. Работы было невпроворот. А вот небольшое отступление, которое наглядно показывает, как порой важна игра в футбол: вы знаете, как в 1969-м ЦРУ прознали о том, что Советский Союз работал в Кубе? Футбольные поля. Воздушные снимки показали, как советские рабочие укладывали футбольные поля. Кубинцы не играли в футбол. Генри Киссинджер обладал европейским менталитетом, и быстро всё прогадал.
Благодаря своему увлечению я прочитал много прекрасной литературы. Особенно я хочу выделить книгу Дэвида Халберстэма «Лучшие и умнейшие». В ней он рассказывает о причинах войны во Вьетнаме, и о том, сколько лжи обрушилось на братьев Кеннеди. Врал даже министр обороны США и друг семьи Роберт Макнамара. После отставки последний принёс семье Кеннеди извинения.
Во время летнего тура по Америке 2010-го года я посетил Геттисберг, где мне удалось побеседовать с Джеймсом. М. Макферсоном, историком Гражданской войны и автором книги «Боевой клич свободы». Мне показали Белый дом. Мой интерес к Гражданской войне зародился после прочтения книги о генералах этой войны, которую мне кто-то подарил. У каждой из сторон было много генералов; ими становились даже учителя. Как-то Гордон Браун спросил, о чём я читал. «О Гражданской войне», - ответил я. Гордон пообещал прислать мне какие-то записи. Вскоре я получил 35 записей лекций Гэри Галлахера, который работал с Джеймсом Макферсоном над вопросом военно-морского флота во времена войны – тема, во многом неисследованная.
Нельзя забывать и о скачках, которыми я всегда страстно увлекался. Как-то наш бывший директор Мартин Эдвардс позвонил мне домой и посоветовал взять отгул. «Я в порядке», - ответил я. «Ты себя в гроб загонишь!», - возмущалась Кэти. После работы я частенько просиживал до девяти над телефоном, не переставая думать о футболе ни на секунду.
Свою первую лошадь я купил в 1996 году. На тридцатую годовщину мы съездили в Челтнем, где я познакомился с Джоном Малерном, ирландским тренером. Потом, уже в Лондоне, мы встретились с ними за обедом. Я поймал себя на мысли: может, мне стоит купить лошадь? Я поделился своей мыслью с Кэти. Я сказал, что это поможет мне отвлечься.
«Откуда ты взял эту идею?», - спросила она. «Алекс, твоя проблема в том, что ты купишь первую попавшуюся тебя на глаза лошадь».
Это увлечение действительно помогло мне расслабиться. Вместо просиживания в офисе или прожигания времени за телефонными разговорами я был занят мыслями о скачках. Наконец я мог отвлечься от постоянного стресса моей работы. Я увлёкся скачками именно для того, чтобы найти для себя что-то помимо футбола. Мне хорошо запомнилась победа «Лучшего друга» в скачках первой категории. За день до скачек в Эйнтри мы вылетели из Лиги Чемпионов, проиграв «Баварии». На следующей день я был победителем скачек в Ливерпуле.
Свою первую лошадь я назвал «Звездой Квинсленда» в честь корабля, на котором работал мой отец. Инструкторы рассказывали мне о владельцах, которые никогда не выигрывали скачек. Я вкладывал в 60 или 70 лошадей; сейчас у меня есть частичные права на 30 лошадей. Мне нравится синдикат «Хайклер»: тамошний владелец Гарри Херберт – отличный человек и профессиональный продавец. С ним всегда знаешь, как обстоят дела с лошадьми.
«Скала Гибралтара» был превосходным скакуном: он стал первым скакуном из северного полушария, который смог выиграть семь скачек первой группы подряд, побив рекорд Милла Рифа. «Скала» выигрывал для меня скачки по договорённости, которая была достигнута с коневодами из Кулмора. Тогда я верил, что мне принадлежит 50% прав на лошадь, но компания думала иначе: по их мнению, мне переходило только 50% выигранных денег. Впрочем, вопрос уладили после того, как обе стороны подписались под тем, что между нами было небольшое недопонимание.
Бывало, что мои интересы и интересы скакового клуба расходились. Случилось как-то, что на общем собрании акционеров меня попросили выйти из клуба. Было неприятно. Хочу заметить, что я никогда не ставил свои интересы выше моей работы в «Юнайтед». У меня есть отличный семейный адвокат, который разбирался со всеми вопросами. Все эти проблемы никак не повлияли на мою любовь к скачкам, и я сохраняю добрые отношения с Джоном Магньером – главной фигурой в Кулморе.
Скачки, чтение и вино научили меня переключаться. Я стал меняться где-то с 1997-го года, когда стало понятно, что нужно иногда отдыхать от работы. Одним из первых увлечений для меня стало вино. Фрэнк Коэн, большой коллекционер современного искусства и по совместительству мой сосед, помогал мне выбирать вино. Когда он уехал за границу, я стал покупать вино сам.
Не буду называть себя экспертом, но и прибедняться не хочу. Я знаю какие года хорошие, а какое вино – стоящее. Я могу пробовать вино и различать его свойства.
В процессе обучения я побывал в Бордо и регионе Шампань, хотя большую часть знаний я извлёк из книг и бесед с дилерами и экспертами. Это всё невероятно увлекательно. Я ужинал со знатоком вина и телеведущим Озом Кларком и торговцем вина Джоном Армитом. Винные бары «Корни и Барроу» утраивали отличные ланчи. Люди там беседовали о винограде и годах – я ничего не мог разобрать в их разговоре, но было так интересно, что я страстно возжелал узнать о винограде как можно больше. В этом вся суть: виноград. Вскоре я обрёл общее представление о виноделии.
Осенью 2010-го мне задали вопрос об отставке. Инстинктивно я ответил: «Отставка – дело молодых, которым есть чем заняться». В 70 лет безделье быстро уничтожает организм. Если уж и уходить, то сразу к другим занятиям.
Молодым 14-ти часовые рабочие дни необходимо для того, чтобы обосноваться в жизни. Так вырабатывается рабочая этика. Если есть семья, то эта этика накладывается на них. Мои родители так меня воспитали, и так же я воспитал своих детей. В молодом возрасте можно заложить стабильность на всю оставшуюся жизнь. С возрастом нужно оставаться в форме, сохранять энергию, правильно питаться. Я никогда не любил спать, но всегда уделял на сон 5-6 часов, чего мне хватало с избытком. Кто-то просыпается и валяется в кровати – но только не я. Я сразу же вскакиваю. Я не буду тратить своё время, пролёживая в кровати.
Время сна позади – поэтому ты и встал. Я вставал в шесть, может в пятнадцать минут седьмого. К семи я уже был на тренировочном поле. Мне ехать минут 15. Распорядок никогда не менялся.
Моё детство прошло по заветам военного времени. Люди тогда говорили: кем ты родился, тем и будешь. И всё будет нормально. У нас была библиотека, бассейны и футбол. Родители работали дни напролёт, так что за нами либо смотрела бабушка, либо, после определённого возраста, мы справлялись сами. Так мы воспитывались. Мать говорила: «Вот фарш, вот картофель. Поставишь на плиту в полчетвёртого». Можно будет готовить. Огонь надо зажечь к их приходу. Без пятнадцати шесть домой приходил отец, и его ждал накрытый стол. Мы накрывали и выносили мусор. Этим мы занимались после школы. Уроки мы делали в семь вечера.
Это был простой режим, вызванный отсутствием комфорта современного времени.
В наше время люди стали хрупкими. Они не были в доках или рудниках. Мало кто знает, что такое физический труд. Нынешнее поколение отцов (в том числе и мои дети) может лучше позаботиться о своих детях.
Они чаще ходят на семейные мероприятия. К примеру пикники – я жизни не ходил на пикник. Я бы сказал: «Идите играйте, мальчики». Рядом с нашим домом в Абердине была школьная площадка, где дети играли дни напролёт. У нас не было камеры вплоть до 1980-го. Качество было ужасным. С прогрессом пришли CD, DVD и внуки, играющие в «фэнтези футбол».
Я уделял недостаточно времени своим детям. Кэти, моя жена, была прекрасной матерью. Она говорила, что когда детям исполнится 16, они станут моими детьми. Это правда. С возрастом они стали ближе ко мне и друг другу, что очень меня радовало. Кэти была права.
«Но это твоя заслуга», - говорил я. «Если я скажу о тебе хоть одно плохое слово, они меня убьют. Ты остаёшься главной».
Нет никакого секретного рецепта успеха. Всё сводится к труду. Книга Малькольма Гладуэлла «Особенные: История успеха» могла бы называться «Труд. Тяжёлый труд». В книге есть история Рокфеллера, которая мне нравится. Семья Рокфеллеров всегда ходила в церковь. Как-то во время того, как в церкви собирали по доллару на пожертвования, сын спросил, а не стоит ли отдать 50 долларов за весь год. «Может быть», - сказал отец. «Но так мы потеряем три доллара. Финансовый интерес».
Он же научил дворецкого укладывать дрова так, чтобы огонь горел на час дольше. И он был миллиардером.
Успех Рокфеллеру принесла бережливость. Он не тратился на ерунду. Во мне есть схожие качества. Даже сейчас если внуки что-то оставят на тарелке, оно не пропадёт: я возьму остатки себе. С моими тремя сыновьями была та же история. Нашей мантрой была фраза «не оставляй ничего на тарелке». Теперь Марк, Джейсон или Даррен на километр не подпустят меня к своей еде.
Нет ничего эффективнее труда. Конечно, с трудом приходит стресс, который, как и возраст, оставляет след на здоровье. Так у меня появились проблемы с сердцем. Как-то во время занятий я увидел, что мой пульс находится где-то между 90 и 160. Я позвал Майка Клэгга, и спросил, всё ли в порядке с аппаратом. После пары тестов он посоветовал мне обратиться к врачу.
Доктор отправил меня к Дереку Роуландсу, который работал с Грэмом Сунессом (
бывший шотландский футболист и тренер – прим. переводчика). Фибрилляция. Он советовал пройти терапию электрошоком. Через семь дней всё нормализовалось. В следующей игре мы проиграли, и сердце вновь зашалило. В этом я виню игроков: выиграй мы, и всё было бы в норме. Лечение могло сработать в 60% случаев, и я решил идти дальше. Мне вшили кардиостимулятор и каждый день я принимал аспирин.
Вшивание произошло в апреле 2002 и заняло где-то полчаса. Я смотрел всё на экране: брызги крови запомнились мне на всю жизнь. Осенью 2010 устройство заменили. Они работают 8 лет. В этот раз я проспал операцию. Врачи сказали, что я мог делать всё то, что мне нравилось: тренировки, работа, вино.
Были конечно и неприятные моменты. За год до операции я прошёл медицинский осмотр, который показал пульс в 48. Альберт Морган, менеджер по экипировке, заметил: «Я думал, что у тебя вообще сердца нет». Моё здоровье всегда было превосходным, однако уже через 12 месяцев мне ставили кардиостимулятор. Тогда я осознал, что с возрастом приходят и проблемы. Можно считать себя неуязвимым, как делал я, но от возраста не убежать. Придёт день, когда жизнь даст о себе знать внезапным пинком под дых. До этого дня можно считать себя неуязвимым.
Раньше на протяжении всего матча я не уходил с бровки. Я подавал мячи, вмешивался в каждый момент. С возрастом это ушло. Я стал больше наблюдать, хотя некоторые игры всё равно заставляли меня бежать к бровке, чтобы напомнить о том, что я ещё жив. Тогда меня замечали все: рефери, игроки, соперник.
Что касается здоровья, главное не тянуть, если есть на что-то подозрения. Надо слушать врачей, проходить осмотры, следить за весом и качеством питания.
Рад сообщить, что одно только чтение может здорово помочь при выматывающей работе. В моей библиотеке вы найдёте книги о президентах, премьер-министрах, Нельсоне Манделе, Рокфеллере, ораторском искусстве, Никсоне, Киссинджере, Брауне, Блэре, Маунтбаттенах, Черчилле, Клинтоне, истории Южной Африки и Шотландии. Книга Гордона Брауна о шотландском социалисте Джеймсе Макстоне лежит у меня на полке рядом со стройным рядом томов о Кеннеди.
Есть у меня и секция тиранов. Меня интересовало, насколько далеко способно зайти человечество. Тут у меня лежат такие вещи, как «Молодой Сталин» автора Саймона Себага-Монтефиоре, книги о диктаторах Сталине и Гитлере, работы о Ленине. «Вторая мировая война: За закрытым дверями» автора Лоуренса Риса, «Сталинград и Берлин: Крушение 1945» Энтони Бивора.
Из более лёгкого у меня есть книги Эдмунда Хиллари и Дэвида Нивена; из криминала – книги о банде Креев и американской мафии.
Я редко читаю книги о спорте – мне его хватало и в жизни. Впрочем, кое-что очень врезалось мне в память. Особенно мне запомнилась биография Винса Ломбарди под названием «Когда честь ещё что-то значила» за авторством Дэвида Маранисса. Когда я читал биографию этого великого тренера «Грин-Бей Пэкерс», я постоянно думал: «Да это же обо мне книга! Я прямо как Ломбарди». Эта одержимость. Одна из великих фраз Ломбарди очень подходит ко мне: «Мы не проиграли, нам просто не хватило времени».
